Альманах «Соловецкое море». № 1. 2002 г.

Константин Случевский (1837-1904)

Блистая чистотой и очень большим персоналом офицеров и команды, «Забияка» ожидал прибытия великого князя. Немедленно по прибытии Его Высочества был поднят великокняжеский брейд-вымпел. Командир клипера капитан второго ранга Сильверсван представил великому князю офицеров, и Его Высочество обошел караул и вытянутую вдоль палубы в две шеренги команду, которая тотчас же вслед за тем принялась за перегрузку прибывшего с нами багажа.

Клипер «Забияка», судно второго ранга, построен в Филадельфии на заводе Крампа и вышел на рейд в феврале 1879 года. На нем около двадцати офицеров и полтораста человек команды. Длина его по палубе 233‘, ширина 30‘; корпус железный, вес корпуса 335 тонн. Наибольший ход дал клипер при пробеге в Кронштадте: 15,5 миль в час; под одним котлом ходит 8–9 миль, следовательно, он быстроходный; угля у него достаточно; имеются два опреснителя, опресняющие воды в сутки 1584 ведра. Трюм клипера разделен на девять непроницаемых отделений: девять шансов не пойти ко дну в случае пробоины.

Несмотря на свою миловидность, клипер наш может преобразиться в очень сердитого, рычащего: на нем два орудия шестидюймового калибра, пять девятифунтовых дальнобойных, на станках Барановского, одно горное орудие два с половиной дюйма и четыре пушки Гочкиса, скромно прижавшиеся на палубе подле бортов; для действия они выставляются на мостик. Ядер, гранат, шрапнелей, картечи, всяких патронов, берданок, револьверов множество; кроме того, мы несем на себе разные мины самых приятных особенностей; у нас есть фальшвейеры, ракеты, динамо-электрические машины, благодаря которым пользуемся электрическим освещением. Если бы встретилась надобность, то мы имеем возможность стрелять гальваническим способом. Количеством боевых припасов «Забияка» вполне удовлетворяет своему имени. Ходить по палубе надо очень осторожно, рискуя зацепиться то за медные погоны, попросту за рельсы орудий, то за какие-нибудь кольца или крюки, так называемые рамы, за которые что-либо привязывается. Согласно существующему закону, курить на палубе нельзя, и для тех, кто любит это невинное занятие, предвидится большое лишение. Закон запрещает даже сидеть на палубе, и все это имеет свои основания. Спичек при себе иметь тоже нельзя. На «Забияке» высятся вдоль бортов его: паровой катер, вельбот и пять шлюпок. Борта очень высоки, так что, гуляя по палубе, вы, если не обладаете большим ростом, ничего по сторонам не видите; всякий решительно кругозор с палубы прекращен днем, когда матросские койки, связанные мешками, ставятся поверх бортов его; для того, чтобы видеть что-либо, надобно пройти или на нос судна, на бак, нечто вроде салона или гостиной для матросов, где им позволено курить, или на ют, на кормовой части, где стоит под ружьем вечный часовой, или, наконец, на один из двух поперечных мостиков; на одном из них компас, на другом имеется постоянный вахтенный офицер, и отсюда идет всякая команда. Под этим мостиком — рубка, царство штурманского офицера; здесь лежат угломерные инструменты и карты, на которых отмечается путь судна, так что каждую минуту вы можете знать место, на котором находитесь. Четыре рулевые матроса стоят под другим мостиком у колеса; один из них немедленно отвечает на всякую команду, и если сказано, например: «Право руля!», — он, совершив указанное, немедленно говорит: «Есть право руля!» Этот глагол «есть» играет на клипере весьма видную роль, и если вы в кают-компании говорите вестовому: «Подай стакан воды», — он, отправляясь по поручению, отвечает вам немедленно: «Есть стакан воды!» или просто «Есть!».

Характер военного судна настолько типичен, так разнообразен в разные моменты дня и ночи, что описывать его можно только отдельными чертами, по мере того, как он будет сказываться в пути.

К десяти с половиной часам вечера погрузка клипера окончилась, и раздались одна за другою обычные при подъему якоря команды: «Канат на шпиль! Пошел шпиль! Встал якорь! Чист якорь!», и мы двинулись вперед на NW по направлению к Соловецким островам. Вечер и ночь были совершенно тихи, безмятежны. Ровно через двенадцать часов, 16 июня, утром, подходили мы к нашему северному Афону. Утро было очень хорошее и море едва-едва подергивалось легкою зыбью. Раньше других, вправо от нас, показался Анзерский остров, затем Муксалма и, наконец, прямо против нас Большой Соловецкий и на нем обитель. Ближайшими островами, справа от нас, поднимаясь очень невысоко над водой своими гранитными глыбами, поросшими мелким кустарником и мхами, лежали в розовом сиянии утра небольшие Заячьи; между ними есть и Бабий остров, тот именно, на котором когда-то должны были останавливаться женщины, посещавшие монастырь; теперь поселяются они в монастырских гостиницах. Влево от клипера, верстах в тридцати, виднелись Немецкие и Русские Кузова и другие островки, совершенно изменявшие свои очертания благодаря сильному миражу. Эти миражи в тихую погоду здесь удивительны; все верхушки островов были приподняты на воздух и обрезаны точно столы, и напоминали как нельзя лучше горы саксонской Швейцарии. Иногда выплывают вдруг несуществующие острова, и тогда помор говорит: «Надысь на эвтом самом месте острова нам блазнили»; мираж приближает предметы, и тогда говорится: «Берег завременился, острова временят». Мы бросили якорь у Песьей Луды, в трех с половиной верстах от монастыря, пройдя Большой Заячий остров, обставленный значительным количеством крестов разной величины.

Великий князь пересел на катер Соловецкого монастыря, немедленно подошедший к клиперу; на веслах сидело 12 гребцов-монахов; на руле — монах с медалью за спасение погибавших; отец-наместник приехал встретить Его высочество от имени архимандрита. Едва катер отвалил от клипера, как послышались из монастыря пушечные салюты: то заговорили архи-древние пушки монастырских стен; палили тоже монахи. Наш «Забияка» отвечал издали голосами более свежими, более могучими. Испуганные непривычною пальбой, кругом нас суетливо носились чайки, утки и, как совершенная противоположность их подвижности, глядели с окрестных гранитов многие, очень многие кресты; значительная часть крестов стояла на колодах. Обогнув последний мысок ближайшего островка, мы пошли прямо к пристани, лицом к лицу к Святым Вратам обители. Над гранитною набережной, в недалеком расстоянии от берега, высились циклопические монастырские стены и три выходящие на эту сторону башни: Флаг-мачтовая, Арсенальная и Прядельная; между них, четко выделяясь высокою аркой, прикрывающей образ Нерукотворного Спаса, обозначались Святые Ворота. За стенами, вплотную одна к другой, теснились церкви монастырские: Успения или Трапезная, Никольская, Троицкая — Зосимы и Савватия, Преображенский собор и крайнею вправо, немного в стороне, Больничная. Золоченных маковок нет — все они зеленые; с наружной стороны Святых Ворот пестрели тремя красками, расположенными шахматами, два массивные столба весьма сложной профили, напоминающие древнеиндийские храмы Эллоры; пестрые фрески глядели на нас поверх каменной монастырской ограды со стен собора. Вся набережная маленькой гавани была обрамлена народом, большей частию богомольцами; виднелись у берега два монастырские парохода «Вера» и «Соловецкий», имеющие, как и крепость, свой утвержденный флаг. Архимандрит Мелетий в полном облачении, окруженный архиерейскими регалиями, присвоенными соловецкому настоятелю, с монашеством, хоругвями, певчими, встретил великого князя при самом выходе на берег. Его Высочество проследовал вслед за духовенством сквозь длинные ряды богомольцев-годовиков, одетых в белые полотняные, опоясанные ремнями рубахи, в Преображенский собор, где, отслушав многолетие и поклонившись святыне, перешел немедленно в смежную с ним Троицкую церковь Зосимы и Савватия.

Здесь, подле мощей обоих Преподобных, лежащих в богатых раках, под роскошною двойною сенью, обвешенною поверх ярко-пунцовою шелковою материей, подобранною фестонами в свете многих разноцветных лампадок, Его Высочество отслушал литию, а затем перешел в приготовленное ему место вправо от алтаря, где и отстоял литургию. Это архимандритское служение литургии, в воскресный день, подле мощей Соловецких Преподобных, в ярком солнечном освещении, при двух хорах певчих, было особенно торжественно. Оно совершено в соборе архимандритом Мелетием со всею пышностью, установленной еще царем Алексеем Михайловичем в 1651 году, то есть в шапке с палицею, рипидами, осеняльными свечами и ковром. Петром I в 1702 году прибавлены были мантия со скрижалями и посох, как у архимандрита Чудова монастыря.

По окончании литургии Его Высочество зашел в помещение архимандрита и после краткого отдыха начал обозрение монастырских древностей и достопримечательностей, сопровождаемый всюду отцом настоятелем. Обитель полна таких почтенных и поучительных воспоминаний, что волей-неволей приходится говорить о них подробнее.

Вся святыня, вся древность монастыря сосредоточена вокруг внутреннего двора обители, обращенного в сад; густо насаженные и обрезанные березки и рябины образуют картины, окруженные деревянным заборчиком; дорожки между них уложены плитняком, и тут, на этих дорожках, где день и ночь топчутся богомольцы, имеет место нечто исключительно редкое, характерное. Это — монастырские чайки. Они очень велики, с гуся, и почти совершенно белы. Они налетают весной, с Благовещенья, и расселяются по монастырю. Ко времени нашего приезда они только что вывели детенышей, называемых здесь чебары; гнезда их расположены вдоль дорожек, устланных плитняком; они видны и в зелени куртин, и вне монастыря по холмикам и кочкам на самых торных местах, на крышах, подле стен. Гнезда эти в полном смысле слова лежат под ногами проходящих, вечно толкущихся тут людей, и их старательно обходят; нам довелось видеть не только что птенцов, но и самое появление их на свет из яиц, и чайка, уверенная в своей безопасности, только покрикивает, сидя на гнезде и, подняв голову, любуется людьми, ее обступившими. Чайки, по отзыву монахов, отлетают по осени на север. Куда? Едва ли найдется где-либо на свете что-нибудь похожее на соловецких чаек. Крик их резок и неприятен, не умолкает ни днем, ни ночью; говорят, что они очень мстительны, и человеку, их обидевшему, приходится страдать очень оригинальным, но действительно неприятным способом. Каждая из чаек имеет свое гнездо и весною возвращается непременно к нему. От монастыря они корму не получают, но обилие пресных озер и морской рыбы с их фауной дает им полное обеспечение. На многих из монастырских деревянных поделок, на ложечках, перечницах и т.п. фигурирует изображение белой чайки с ее серенькими крыльями, желтым клювом и темноватым хвостом.

Соловецкие острова были когда-то необитаемы. «Богоизбранная двоица» — блаженные Герман и Савватий перенеслись через морские глубины в 1429 году и водрузили крест вблизи горы Секирной, отстоящей ныне от монастыря на двенадцать верст, имеющей на самой вершине, высшей точке островов, церковь, а на колокольне ее — маяк. Шесть лет жили они тут. Жена одного корелянина, покусившегося завладеть островами, назначенными Богом под монастырь, была жестоко наказана прутьями ангелами во образе двух благообразных юношей, и муж с женой были удалены с острова. На месте наказания поставлена часовня и в ней соответствующее факту изображение: ангелы с розгами в руках приближаются к сидящей на земле женщине для исполнения наказания.

Во время отлучки с острова Германа Савватий, почувствовав приближение смерти, переехал на матерую землю, где принял причащение и, «совлекшись бренного тела», скончался. Скоро вслед за тем преподобный Зосима, третий и главнейший из соловецких подвижников, будучи еще юным, раздал свое имение нищим и, проведав от бывшего в то время в Сумах Германа о местоположении Соловок, способствовавшем уединению, достиг с Германом вдвоем, в 1436 году, острова и соорудил первую келью в двух верстах от нынешнего монастыря; в полуверсте от него поселился Герман и только позже и уже вместе явились они основателями первой церкви монастырской на том именно месте, где обитель стоит.

Когда обитель возникла, то преподобный Зосима послал в Великий Новгород одного из братий за антиминсом и получил его. Отсюда завязались первые связи монастыря с древним Новгородом, и усердие богатых новгородцев не замедлило жертвовать монастырю участки земли с рыбными ловлями. При третьем настоятеле Ионе исходатайствована была от правителей Великого Новгорода, от всех пяти концов его, грамота на Вечное владение островами Соловецкими; бесценный документ этот, писанный полууставом и снабженный вислыми свинцовыми печатями, хранится в монастырской ризнице. На документе, как это водилось, нет ни года, ни месяца, ни числа, но он совершенно свеж и нерушим на вид.

Только в 1458 году посвящен был в игумены преподобный Зосима; для этого ездил он сам опять-таки в Новгород; в 1465 году, в тринадцатый год настоятельства, перенес он с берега нетленные мощи Преподобного Германа. Новгородская вольница, не раз наносившая ущербы обители, вынудила Зосиму еще раз поехать в Новгород. Все решительно были милостивы к нему, кроме самой Марфы Борецкой. Она велела отогнать его от дома; «Затворятся двери дома этого и пуст будет двор его», — ответил Зосима. Позванный обратно раскаявшейся в своей поспешности Марфой, Преподобный был угощен на богатом пиру. Молча сидел он и увидел страшное видение: знатные посадники — Борецкий, Селунев, Арзубьев и другие трое сидели без голов. По окончании пира Марфа вручила Зосиме вкладную крепость на владение участком земли на Корельском берегу. Представшее преподобному видение и предсказание его о запустении двора Марфы Борецкой скоро исполнилось: Иоанн III, взяв Новгород, сослал Марфу, а шестерых названных бояр казнил. Дарственная запись на Корельское побережье тоже хранится в монастыре. Скончался Зосима в 1478 году. Соляные варницы обители заведены им. Особенно покровительствовал обители Иоанн Грозный во время игуменства Св. Филиппа, впоследствии знаменитого митрополита Московского. Василий Иоаннович пожаловал монастырю несудимую грамоту. Михаил Федорович дал ему право обращаться прямо в приказ большого дворца и освободил все монастырские подворья по всей русской земле от постоя и повинностей. В 1765 году монастырь сделан ставропигиальным и состоит в непосредственном ведении Священного Синода, а не местного епархиального начальства. В 1865 году кончилось единоличное управление настоятеля и учрежден «собор» из шести человек. Настоятельствует в настоящее время архимандрит Мелетий; счетом это пятьдесят восьмое настоятельство.

Петр I был в монастыре дважды. В 1694 году, после опасного шторма у Унских Рогов, посетив Пертоминский монастырь, прибыл он седьмого июня и оставался три дня; в 1702 году прибыл он десятого августа на тринадцати кораблях с царевичем Алексеем и остановился между Анзерским и Муксалмским островами. Одиннадцатого августа читал сам Апостол и обедал за братским столом, двенадцатого ездил по острову на коне, пятнадцатого пел на клиросе и того же числа с флотом отправился к Нюхотской волости, чтобы идти на Повенец.

В 1844 году посетил монастырь великий князь Константин Николаевич, в 1858 году Император Александр II и в 1870 году великий князь Алексей Александрович.

Монастырь расположен на большом беломорском острове, имеющем около ста верст в окружности. Кругом него раскидано пять малых островов и рассеяно много мелких, безымянных. Остров Муксалма соединен с Большим Соловецким длинною гатью, сложенною из громадных валунов; по ним вьется дорога, словно лента по морю, по синему морю; в двух местах гати перекинуты небольшие деревянные мосты, под которыми резко обозначаются течениями, смотря по времени дня, приливы и отливы моря. Расстояние от Соловок до Кеми 60 верст, от Сумы — 120, от Онеги — 180, от Архангельска — 306 верст. Острова очень обильны пресной водой, на них считают до 300 озер.

Каналы и канавки, пересекающие остров, дело рук Филипповых, этого великого человека русской истории, вышедшего из Соловок. Они соединяют многие озера и осушают местность. Почти весь остров оброс лесом, причем характер леса неодинаков; в северной части, к Муксалме, он приземист, елочки мелки или безвременно сохнут и вымерзают, и обильно проступает карликовая береза-сланец с ее мелкими, жесткими, круглыми листиками и постоянной готовностью стлаться по земле; в южной части, к Секирной горе, лес рослый, строевой и трава пестреет различными цветами. Чтобы убедиться в том, что значит «дыхание севера», стоит видеть север и юг небольшого Соловецкого острова.

Центральные здания монастыря, представляющиеся внушительной громадою, окружены, как известно, знаменитой стеной, сложенной в 1584 году монахом Трифоном, «довольно искусным в военном деле». Стене этой как раз 300 лет от роду и она непоколебима своими десятиаршинными камнями и восьмью башнями; длина ее одна верста; в воротах помещены модели тех кораблей, на которых приезжал в монастырь Петр Великий. Его Высочество обошел кругом всю стену. Она покрыта дощатою крышею, местами приходилось подниматься и опускаться; сквозь амбразуры и стрельницы блистало море с зеленеющими островами; в башнях стояли старые пушки, голос которых мы слыхали.

В стенах этих заключены, как в каменном кольце, святыни обители, десять храмов, главным из которых является, конечно, собор Преображения Господня, построенный св. Филиппом в 1558–1566 годах. Иконостас его пятиярусный, с древними иконами, нижний ряд которых в богатых ризах, и над ним длинным поясом тянутся раскрытые створни. Фрески по стенам новые, незнаменитые. Кроме храмов, стены монастырские обнимают пятнадцать отдельных корпусов: жилых, образовательных и хозяйственных; тут же несколько часовен, и вся эта сплоченная масса оживляется и денно и нощно православными молитвами иноков и богомольцев. Вечно шумит и бьется о твердыни монастырские Белое море, но черные иноки в храмах Благовещения, на Голгофе и на Секирной совершают такое же неусыпное, как шум моря, бесконечное, неустанное чтение Псалтыри. Черными и белыми являются тут и бесконечные стаи пернатых, тоже чередующихся с точностью удивительной: едва прилетают в марте месяце чайки, вороны, обитавшие всю зиму, почти все исчезают куда-то бесследно, можно бы сказать непостижимо. И все это из года в год без изменения.

Звон монастырских колоколов разносится далеко по морю, постоянно примешиваясь к его неумолкающему прибою; всех колоколов в центральной обители 42, прочих на островах и скитах еще 43. На особой низенькой колокольне, почему-то называемой готическою, в центре садика висит колокол в 72 пуда весом, называемый «Благовестник»; он подает свой почтенный голос только в особых случаях, пожалован обители в 1860 году покойным Императором Александром II и отлит из украшений, которые имелись налицо при погребении Императора Николая I. На нем, кроме изображений, три очень длинные надписи, повествующие о бомбардировании обители англичанами в 1854 году.

Чрезвычайно богата и отлично устроена просторная ризница монастырская. Целый ряд различных грамот виден был на столе к приходу великого князя; тут были и новгородские — Марфы Борецкой, и почти всех царей наших, начиная от Василия Шуйского и Годунова. Богатейших риз и стихарей не оглядеть; самая дорогая — Царя Михаила Феодоровича; подарков от Иоанна Грозного очень много; роскошны мечи Скопина Шуйского, и князя Пожарского; замечательна книга «Сад Спасения» (1811 года), в которой описано житие Зосимы и Савватия «зуграфным мастерством», и число изображений в ней, пестреющих водяными красками, неисчислимо. Очень богаты многие шитые образа, Евангелия, ладоницы, кубки. Тут же хранятся различные подвижнические вериги, ризы Филиппа и Зосимы и деревянные сосуды, служившие последнему при богослужении. Его Высочество очень долго и подробно осматривал все замечательности этой почти не имеющей соперницы ризницы.

Помимо святыни и жилых помещений иноков и богомольцев и трех больших гостиниц, стены обнимают замечательный цикл различных учреждений и заведений, подобных которым в их совокупности и устройстве нет нигде. Они свидетельствуют о целом ряде столетий труда и выдержки и показывают нагляднее, чем что бы то ни было, чем и как шло наше монашество в дебри и пустыни, проповедуя и слово Божие, и развитие человека. Местные люди наглядно видели упорядочение, улучшение жизни и обращались к вере. Окруженный неприветным морем, открытый дыханию севера, на голых скалах, при чахлой растительности, на краю тех стран, где царит двухмесячная ночь, а лето является только проблесками, монастырь создал жизнь и распространил ее. Поднимались и поднимаются голоса в пользу того, чтобы монастырь устроил монашеское общежитие на Новой Земле. Несомненно, что эта задача была бы очень трудна, но не невозможна при почтенных качествах монахов соловецких, отличающих их по сегодня от времен новгородских. Что зимою на Новой Земле жить можно — доказательство в опыте, произведенном в 1878 году, когда был командирован туда на зиму штабс-капитан Тягин и с семьею своею перезимовал. Задача была бы и под силу, и под стать Соловецкому монастырю. В настоящее время на Новой Земле, в становище Малые Кармакулы на средства казны построена спасательная станция; там же с 1879 года поселены семь семейств самоедов, а 19 июня 1881 года состоялось высочайшее повеление о заселении Новой Земли с пособием от правительства деньгами 350 руб., лесом на обзаведение и правом возвратиться на родину через пять лет, но желающих не явилось.

Его Высочество обошел две гостиницы и подробно расспрашивал богомольцев, откуда они, как и почему? Большинство приходит сюда по обету, иногда целыми семьями, и могут оставаться на монастырском иждивении три дня; чтобы гостить дольше, надо спросить разрешения, которое обыкновенно и дается. Значительная часть странников из наших четырех северных губерний, но были и самарские. Несколько лет тому назад были богомольцы алеутские. Характерны так называемые годовики, или вкладчики, взрослые и дети, остающиеся в монастыре на год по обету и справляющие все работы; дети отдаются сюда родителями по обету же, и для них это пребывание очень полезно: это целая школа грамотности и мастерства. Надо заметить, что в Соловках вся жизнь этих пришлых людей, вся обстановка совершенно приспособлена к народному быту, и если не элегантна, зато сыта, тепла и совершенно по сердцу народу. Монахов в обители 300, послушников 100, годовиков 400, богомольцев было свыше 1500 человек, и все это питается монастырем. Под Успенским собором помещается пекарня с чудовищными двумя печами, из которых в каждой испекается сразу до шестидесяти пудов, в одной 180 хлебов, в другой 150. Просфор выходит в день от 1500 до 2000. В кельях монахов, ведающих пекарню, температура превышает 20 градусов, и они постоянно живут тут и совершенно довольны. Квасу готовится соответствующее хлебам количество.

Обитель, отрезываемая от материка зимними льдами почти на десять месяцев, должна была иметь в себе все необходимое для существования, и она это все имеет. Вот простой перечень ее устройств и учреждений: училище, школы — живописная, сетная, каменотесная, слесарная, малярная, бондарная, переплетная, портная, чеботарная, мастерская глиняной посуды, кожевня, лесопильня, кирпичный завод, чугуннолитейная мастерская, кузница, доки. В Макарьевской пустыни белят воск; имеется девять зданий при рыбных тонях и восемь изб при сенокосных пожнях, назначенных для породистого монастырского скота. На Анзерском острове устроена спасательная станция, в которую посылается атаман и двенадцать послушников. Монастырю принадлежат два парохода: «Вера» и «Соловецкий». По мысли профессора Вагнера, думают устроить рыборазводный отдел и предполагают разводить стерлядь, треску и мойву. Монастырский скот, рослый и красивый, голов около ста, обитает в семи верстах от обители, в Сергиевой пустыни на Муксалме, посещенной Его Высочеством на второй день его пребывания. Замечательно и совершенно необъяснимо, почему в зимнем помещении скот стоит без подстилки; недостаток соломы мог бы быть легко заменен вереском и мхами, как это делается в Швейцарии и в Германии, и монастырь не лишался бы значительной части удобрения.

Помимо святыни и строений, находящихся в стенах монастыря, есть еще шесть церквей, два скита и восемнадцать часовен, рассеянных по островам. Из часовен следует упомянуть о двух. Одна, Чудопросфорная, находится в двадцати саженях от ворот, на том месте, где приезжие купцы обронили просфору; собака хотела схватить ее, но пламя, исходившее из просфоры, мешало ей прикоснуться. Другая часовня, Предтеченская, в четырехсот саженях от монастыря, поставлена над воинами Царя Алексея Михайловича, погибшими во время семилетней борьбы с мятежными монахами-раскольниками во время знаменитого соловецкого сидения.

Дольше, чем в других помещениях, оставался великий князь в живописной мастерской и в Рухлядне. В мастерской обратил Его Высочество свое внимание на молодого послушника, стоявшего над работой; самоучка, он несомненно обладает хорошим пошибом руки. Рухлядная — это необозримое собрание всяких предметов одежды, пополняющаяся постоянно как из монастырской швальни, так и от добровольных пожертвований. Она расположена в четырех ярусах, соединенных деревянными крутыми лестницами, и великий князь обошел их все. Чего только нет в этом пестром сборе одеяний и скольких продрогших и промокших покроют они! Здесь есть овчины и кожи собственной монастырской выделки. Моржовые ремни безупречны по достоинствам; ими опоясываются монахи, послушники и годовики.

Если в живописной мастерской было не особенно много работ, то очень характерною эпопеей монастырской живописи являются галереи, соединяющие церкви с жилищем архимандрита, и парадная лестница, ведущая к нему со двора. На лестнице в натуральную величину написан целый зверинец: слон большой и малый, бурый и белый медведи, лев, тигр, олень; яблонь, лимонное и апельсиновое деревья, отягченные очень крупными плодами. В галерее вслед за целым рядом изображений Архангелов и Преподобных следуют иллюстрации к преданиям и бытописаниям церкви. Много места занимают изображения странствий Феодоры в преисподнюю; вы видите: Лазаря и богатого человека с бревном в глазу и другого со спицей, гору Афронскую, Триипостась, бичевание, несение Креста; вы видите явление игуменьи Афанасии, по смерти ее, в сопровождении двух Ангелов: она посетила свой монастырь, которым ведала при жизни, чтобы уличить монахинь в том, что они вместо сорокадневного поминовения учинили только девятидневное; пред вами видение Пахалия, которому предстал огромный глубокий ров, наполненный преступными монахами; тут же сказание о последних монахах, ставших плотолюбцами, славолюбцами и сребролюбцами; пред вами крест с распятым на нем иноком, изображающий подвиги и искушения монастырской жизни: слева от инока — в розовой юбке и соломенной шляпке — какая-то красавица, старающаяся соблазнить, но монах не смотрит на нее, т.к. он «с Христом сораспяхся». Очень типичны следующие изображения: в одном олицетворено «Любите друг друга»: два ангела венчают один другого венцами и подают друг дружке руку; в другом изображение «духа христианина»: к одной ноге его привязана громадная бомба, притягивающая его к земле; в руке сердце, тянущее его к небу; в другой руке меч. Есть в галерее Иоанн Лествичник, Антоний, видящий, как дьяволы оплетают сетями землю и т.д. Живопись исполнена в тридцатых годах, никакой критики не выдерживает, но обильно снабжена подписями, и пред ними целый день толкутся богомольцы, странницы, идут объяснения, соображения и сказывается великая набожность.

Полтора дня пробыл великий князь на Соловках. Трудно было осмотреть все, что следовало, но еще труднее описать виденное.

Главные святыни Соловецкого монастыря — это святые, явленные чудотворные иконы; мощи святых угодников и внушительные воспоминания о главных представителях монастырского подвига и благочестия, здесь почивающих и почивавших, так или иначе связанных с судьбами монастыря.

Церкви монастырские изобилуют потемневшими от времени иконами, и многоярусные иконостасы их, в особенности пятиярусный Преображенского собора, дар Петра Первого, и приделы, и часовенки — все это щедро обвешано затуманившимися от долгих годов ликами святых. Ценные ризы из золота и серебра, многие осыпанные каменьями, обрамляют потемневшие и пожелтевшие изображения и трепетно искрятся в свете не угасающих никогда лампад и вечно возобновляющихся, тоже никогда не погасающих дешевеньких свеч, поставленных на трудовую копейку, идущую сюда со всех концов России. Кто не знает Соловок, «святой остров Соловец», и откуда не шествуют к нему?

Главные иконы монастыря следующие: Нерукотворный образ Спасителя в Святых Вратах, висящий в них с начала ХVII века, недоступный действию соленого воздуха; чудотворная икона Знамения Божией Матери над западным входом в Преображенский собор, дважды пораненная английскими бомбами в 1854 году; на ризах маленьких образков, продаваемых в монастырской лавке, тщательно прорезываются два кругленьких отверстия, обозначающие места поранения иконы; чудотворная икона «Сосновская», явившаяся Св. Филиппу во время его молитвы за печкой соловецкой хлебопекарни.

Центральною усыпальницей главнейших представителей монастырского подвига, полною самых внушительных воспоминаний, должно считать непосредственно прислоненную к забору Троицко-Зосимо-Савватиевскую церковь и находящуюся под нею церковь Преподобного Германа. В богатых серебряных раках почивают преподобные Зосима и Савватий, один подле другого. Из простых людей, приходящих сюда помолиться Угодникам, мало кто вспомнит, мало кто знает, каким выдающимся человеком был преподобный Зосима, сделавший из соловецкого монастыря то, чем он есть, проживший в Соловках сорок два года и имевший когда-то в Великом Новгороде встречи и разговоры с могущественной Марфой Борецкой и другими вечевыми людьми. От раки святителя веет далекою историей с четырехсотлетнего расстояния. Резная деревянная сень оттеняет серебряные рельефные лики обоих подвижников; оба преподобные в поясных писанных изображениях сами созерцают эти металлические лики из двух соседних арок; три массивные древние лампады неугасаемо горят над ними; на больших подсвечниках пылают десятки постоянно возобновляемых свечей.

В находящейся под этою нижней церкви Святого Германа почивают под спудом святые мощи его. Собственно говоря, Св. Герман был первым в деле основания Соловок, так как он направился сюда с Преподобным Савватием, он направил Зосиму. Подле него, тоже под спудом, покоятся мощи преподобного Иринарха; тут же подле почивали мощи Св. Филиппа до перенесения их в собор. Надгробные надписи, заметные кое-где, гласят о других почивших в безмятежном спокойствии.

Нет сомнения в том, что в длинном ряду святых соловецких Святитель Филипп в его заслугах, страданиях, в его великой и бесстрастной стойкости перед Иоанном Грозным занимает первое место. Не монастырю только, но всей православной России знаком и дорог этот величавый и страдальческий облик. Филипп происходил из знатного боярского рода Колычевых и воспитывался в царском дворце в Москве. По тридцатому году оставил он царский двор и удалился в 1539 году в Соловки; через десять лет был он игуменом. Во всей истории русского монашества нет другого лица ему подобного. Он был образцовым хозяином; дикие острова сделались благоустроенными; пользуясь своим богатством, Филипп рыл канавы, засыпал болота, создал пастбища, развел скот, устроил кожевенный завод и ввел выборное управление между монастырскими крестьянами. Если на Муксалме богат и обилен скотный двор, если по острову гуляют стадами лапландские олени, если созданы соляные варницы — всему этому причиной Филипп.

Шел восемнадцатый год игуменства Филиппа, когда Царь Иоанн Грозный, обуянный всеми страстями, больной, жестокий, кровожадный, окруженный лютой опричниной, вспомнил о сверстнике своего детства Филиппе и призвал его на Московскую митрополию. Слыхал соловецкий настоятель о том, кто такое Иоанн и против какой воли придется ему бороться, но, повинуясь царскому слову, прибыл в Москву и стал на митрополию. Кто не знает этих ярких страниц истории нашей, где противостояли друг другу лицом к лицу Иоанн и Филипп? Много ли подобных страниц в любой истории? «Благослови нас по нашему изволению», — говорит митрополиту царь; Филипп не дает ему благословения. «Не я просил тебя о сане, — отвечает митрополит: Постыдись своей багряницы! Не могу повиноваться твоему велению паче Божьего». И кому говорит эти слова митрополит? — Иоанну — в период злейшего развития его болезни, говорит в церкви перед лицом всех опричников, из которых каждый — злодей!

Царь долгое время щадил смелого иерарха, но, наконец, назначил суд. Обвинение повели из далеких Соловок, потому что в Москве повода не было; подкупили соловецкого игумена Паисия. Филипп был обвинен в волшебстве, разоблачен из святительства и, приговоренный к вечному заточению, поносно изгнан в Тверской Отрочь монастырь. Здесь, 23 декабря 1569 года, был он задушен Малютой Скуратовым. Царь переказнил в отместку Филиппу многих Колычевых, и нет сомнения в том, что величавый Святитель был ему страшнее Курбского, говорившего далеко не правду, и ту только издалека.

В 1591 году, после того, что наследник Иоаннов сослал лжесвидетельствовавшего на Филиппа игумена Паисия на Валаам, мощи Филипповы были перевезены в Соловецкий монастырь и положены в землю. Трогательным пением гимна, на этот случай сочиненного, приветствовали монахи изможденное тело мученика; гимн начинается словами: «Не надо было бы тебе, о святителю Филиппе, оставлять свое отечество!» В 1646 году, повелением Царя Алексея Михайловича, мощи вскрыты и перенесены в Соловецкий собор; в 1652 году торжественно вынесены в Москву, а в Соловках оставлены только их части, лежащие в соборном храме, в серебряной раке, вправо от алтаря.

Хотя память митрополита Филиппа и опустевшая усыпательница его имеют для посетителя преобладающее значение, но следует вспомнить и о другом деятеле, почивающем в ограде монастырской во дворе, подле собора. Это Авраамий Палицын, келарь Троицкой лавры, один из самых выдающихся людей в годину лихолетья. Он был членом посольства, отправленного из Москвы Сигизмунду; во время движения к Москве Пожарского и Минина, он с Дионисием, архимандритом Троицкой лавры, писал им грамоты и торопил прийти; Авраамий ездил в Ярославль для уничтожения раздоров и беспорядков в рати Пожарского, шедшей к Москве; он, наконец, был членом посольства, отправленного просить на престол молодого Царя Михаила Феодоровича. Авраамий умер в 1647 году в Соловках, в которых прожил недобровольно семь лет. От Палицына осталось сочинение «Летопись о многих мятежах» во время обладания столицею поляками, один из любопытнейших источников для исследования смутного времени. Палицыны происходили от знатного рода новгородских выходцев, прибывших в Москву в ХVI веке и носивших имя от родоначальника своего, прозванного Палицей.

Следует упомянуть, что будущий патриарх Никон принял здесь на Соловках иночество и прожил несколько лет. Также принял здесь пострижение и бывший Царь Казанский. Одна из надгробных надписей на монастырском дворе гласит, что тут покоится кошевой атаман сечи Кольнишевский, сосланный сюда на смирение в 1776 году.

В одной из башен монастырской стены, называемой Успенскою, помещается очень любопытный арсенал монастыря с большим количеством деревянных стрел, копий, алебард, бердышей, кольчуг, пищалей и пушек. Посещающий этот арсенал вспоминает исторические факты, в которых монастырская жизнь приобретает военную окраску. Этими бердышами и алебардами вооружались монахи
в ХV–ХVI столетиях против шведов; из этого арсенала взято было оружие во время раскольничьего мятежа в ХVII столетии против царских войск. Когда в 1854 году бомбардировали обитель англичане и монастырь вооружался против них, то в арсенале оказались 20 пушек разного калибра, 381 пика, 648 бердышей, и все это пошло в ход и послужило для вооружения. Главный начальник края поручил тогда одному из офицеров Бруннеру осмотреть побережье Белого моря и Мурмана, строить и вооружать батареи, но только местными средствами. Таким образом, при помощи монахов и богомольцев построено было несколько батарей и в Соловках; для защиты скотного двора на Муксалме, на который зарились англичане, устроено было для действий против десанта что-то вроде конной артиллерии в три орудия, ездовыми которой были богомольцы, прислужники, а командование поручено монаху, бывшему фейерверкеру; командир этот в монашеской одежде командовал молодецки. Орудия из-за монастырской стены глядели грозно, но взяты они были с бору да с сосенки. Одна пушка, отлитая при Царе Алексее Михайловиче, найдена была в бане, где заменяла каменку для получения пара; в других орудиях была масса свищей и раковин; пришлось просверливать стволы. Вооружению монастыря помогали отставной коллежский асессор Соколов и отставной гвардии унтер-офицер Крылов. Следы бомбардировки имеются налицо в грудах бомб и ядер, в знаках на стенах и на иконах. Стреляли англичане плохо; лесистый островок заслонял монастырь, и большая часть бомб ложилась за ним в Святое озеро. В озере этом летние богомольцы считают долгом своим искупаться.

Следует напомнить несколько подробнее о раскольничьем мятеже, имевшем место на Соловках, так как это одна из любопытных страниц истории нашего севера.

Явное возмущение раскольничествовавших монахов началось при настоятеле Варфоломее и длилось ровно десять лет. Личное недовольство патриархом Никоном, множество братии и прилив ссыльных способствовали смутам. Много было тут военных и морских людей. Уже давно шло пьянство по кельям, о чем игумен Илия и доносил Царю; доносил он, что слишком часто меняют игуменов и что много времени проходит без них. В ответ на это царская грамота возбранила принос по кельям питья. Когда Никон управлял Новгородской епархией, он тоже заметил многие беспорядки в Соловках, а именно: что просфоры пекут не из одной пшеничной муки, а с примесью ржаной; что поют в два, три и четыре голоса, вместо того, чтобы петь единогласно; питаются в посте рыбой, допускают жить мирских людей, вводят хмельное и нарушают закон об Откровении глав. Об этом писал сюда Никон в 1651 году.

Особенно противились Никону соловецкие ссыльные, и между ними вел главенство князь Львов, бывший главный начальник печатного двора в Москве. В 1655 году вызван был из Соловок в Москву для исправления книг грек Арсений; когда он вернулся, то жил двусмысленно и одобрял мнения раскольников. Против исправления книг был и сам архимандрит Илия. В 1657 году прибыл в Холмогоры с новыми книгами боярский сын; книг этих не приняли в монастыре, и начали монахи писать свои знаменитые челобитные в Москву. Число недовольных росло; таким был и Никанор, архимандрит Саввина-Сторожевского монастыря, тоже удалившийся в Соловки. Сам соловецкий архимандрит Варфоломей исключил из Символа Веры слово «истинного», и он же ездил в Москву со своими объяснениями. Тогда послана была от Царя в Соловки комиссия по начальством архимандрита Старо-Ярославского монастыря Сергия. Это был «муж гордый, якоже древний фараон, и велеречивый», то есть совсем непригодный к роли умиротворителя. 4 октября 1666 года прибыл он и, собрав монахов, прочел им царский Указ. Раздались крики: «Указу послушны во всем, но повеления о Символе Веры, сложении перстов, аллилуйя и новоизданных книг не приемлем!» «Горе нам! Отнимают у нас Сына Божия! Где вы девали Сына Божия?» — кричали монахи. Они хотели даже потопить присланных стрельцов, и сам Сергий поторопился отбыть в Москву с келарем Савватием; он взял с собою также князя Львова и других непокорных. По отъезде его избран был монахами новый келарь Азарий, открытый враг новоисправленных книг; монахи послали Царю челобитную, в которой изложили, что за веру Чудотворцев готовы смерть принять; многие приняли схиму; «Позволь нам, Государь, — писали они — в том же предании быть, чтобы нам врозь не разбрестись, и твоему богомолью, украйному и порубежному месту, от безлюдства не запустеть».

Настоятель за это время отсутствовал и мятеж усиливался. Притекали в Соловки, прослышав о нем, разные люди, даже и грабители из шайки Стеньки Разина. Когда из Москвы отправлен был новый архимандрит Иосиф и с ним прежний Варфоломей, то допущен был в поездку — что было уже совершенно некстати — и заявивший свои раскольничьи воззрения Никанор. Он предпослал своему возвращению в Соловки лживое письмо, следствие которого было то, что Иосифа не приняли, а у Варфоломея разорвали клобук и выдрали волосы.

22 сентября 1668 года отправлена была царю еще одна самая знаменитая челобитная. Царь решился тогда прибегнуть к строгости: он отписал на себя все земли монастырские, не велел пропускать запасов и послал в Соловки сотника стрельцов Чадуева. Это было полумерой и не помогло; монахи писали: «И повели, Государь, послать на нас свой царский меч, и переселить нас от сего мятежного жития на безмятежное и вечное». В ответ на это царь послал в Соловки стряпчего Волохова с сотней двинских стрельцов, с приказом подчинить монахов оружием и ввести законного настоятеля архимандрита Иосифа. Это распоряжение, как мера запоздалая, тоже не принесло пользы: царское войско встречено было пушками. Главными деятелями в монастыре были: келарь Азарий, архимандрит Никанор и послушник Бородин; первый и последний скоро захвачены в плен царскими стрельцами, стоявшими перед запертыми воротами монастырскими. В монастыре в то время (в 1674 году) было 200 братий, 300 бельцов, 90 пушек, пороху 500 пудов и хлеба лет на десять. Почти семь лет стояли стрельцы под стенами соловецкими; в 1674 году назначен начальствовать над ними воевода Мещеринов, человек более энергический. Но и со стороны осажденных росла дерзость, в которой не было больше и помину о прежнем послушании Царю, изображенном в челобитных. На сходке 28 декабря решено было не молиться более за Царя; в сентябре 1675 года монахи не ходили более к священникам, говоря: «И без них проживем!»; явились, словно из-под земли выросли люди, о которых прежде не было слышно: сотники, неведомо кем так названные, Исачка и Сашка, подстрекавшие ко всему; сам Никанор, бывший архимандрит, в ожидании приступа ходил по стенам и кропил святой водою пушки, нежно величая их: «О, матушки мои, голаночки!»

Приступ был сделан 23 декабря 1676 года, но отбит. Только 8 ноября 1677 перебежчик Феоктист сообщил Мещеринову, что в крепость можно проникнуть из рва Онуфриевой церкви; ночью 22 января с 50 стрельцами Мещеринов сам или лицо, им посланное, действительно пробрались в монастырь и началась немедленная расправа. Никанор, Сашка и многие другие люто казнены, многие разосланы. Описание расправы оставлено нам в свидетельстве Семена Денисова, который в своем Выгорецком раскольничьем ските написал «Историю о запоре и взятии Соловецкого монастыря», конечно, с точки зрения раскольнической. Значительная часть монахов побежала на берега Олонецкой реки Выга, в так называемую Выгорецию, где быстро росли объемом, значением и богатством раскольничьи монастыри Данилов и Лекса. Так кончился соловецкий раскольничий мятеж, и памятью его служит часовня Предтеченская, где покоятся царские воины, погибшие и умершие во время осады монастыря. Нам показывали место, сквозь которое стрельцы вошли; оно находится у Сушильни, около Белых ворот, с южной стороны.

Огромное количество богомольцев посещают монастырь который уже век. Дней за десять до Троицина дня в Петербурге, на Калашниковой пристани, можно видеть отправление соловецких паломников. Пестрый народ этот помещается в одну, а нет, так в две соймы и двигается, буксируемый пароходом, вверх по Неве. Путь их рассчитан так, чтобы быть к Троицину дню в Свирском монастыре, ко времени ежегодного перенесения мощей Св. Александра Свирского из одного храма в другой. Оттуда Свирью и Онежским озером двигаются они на Повенец через Олонецкий горный кряж, Масельгу, кто пешком, верхом, в телеге, а иногда по пескам на санях приходят они к Сумскому посаду на Белом море, где ожидают их карбасы или пароходы Соловецкого монастыря.

Сто двадцать верст, остающиеся им до обители, в сравнении с пройденным путем кажутся им, конечно, недалекими. Едва только завидят они в море мелькающую точкой святыню монастырскую, как приветствуют ее общим коленопреклонением и молитвой. Эта минута могла бы дать богатейший сюжет картине живописца.

Когда-то еще недавно Соловецкая обитель служила местом ссылки; сюда ежегодно командировалась особенная военная команда в составе одного офицера и двадцати солдат из состава архангелогородского местного батальона для различных служебных нарядов. великий князь произвел этой команде смотр и остался доволен молодецкою выправкой и удовлетворительным снаряжением и обмундированием. Так как цель командирования для содержания караула при тюрьме утратила всякое значение за упразднением тюрьмы, то Его Высочество признал бесцельным дальнейшее пребывание команды на острове, и она возвращается к своему батальону. Архимандрит Мелетий, как комендант крепости, сопровождая великого князя в команде, подал Его Высочеству почетный рапорт.

Первый день пребывания нашего в Соловках был посвящен замечательностям центральной обители, при чем великий князь побывал решительно везде: в Рухлядне, в школе, в больнице, в мастерских. Даже в тех кельях пекарей, в которых дышать жарко, даже в тех гостиницах, где неэлегантно; второй день был назначен на объезд и посещены: Живоносный источник, Сергиева пустынь на Муксалме, Секирная гора, Савватиева и Макарьевская пустыни и часовни. Дороги на острове очень хороши, и быстроходные монастырские лошадки мчали нас по ним очень весело. Лес южной части острова так зелен и красив, травы так густы и сочны, день был так тепл и ясен, что решительно не верилось близости Ледовитого океана. Но пройдет это короткое лето, и обитель покроется глубокими снегами, и отгородится она от всего мира неприступными, навороченными осенним взводнем волн льдинами, станет тогда застывшая поверхность моря «ропачиста», и нет тогда с обителью сообщения, и отделена она от живых людей не меньше, чем умершие. Но прилетает в Благовещение чайка, час воскресения настает, и умершие возвращаются к жизни.

Глубоко светел и спокоен был вечер 17 июня, когда Его Высочество, отслушав у мощей преподобных Зосимы и Савватия молебен, отслуженный соборно архимандритом Мелетием, и поклонившись со своими спутниками Святым Угодникам, под звуки всех колоколов монастырских, сквозь длинные ряды годовиков и народа, предшествуемый иконами и хоругвями, вдоль сыпавшихся цветов, ложившихся под ноги живым ковром, при духовном пении и кликах «ура!», сошел к пристани и отбыл на «Забияку». Всем чинам «Забияки» розданы были архимандрита образки; утром на Клипере монастырскою братией отслужена была литургия. Мы снялись с якоря немедленно и взяли курс на запад, к городу Кеми.

Известный русский поэт и прозаик. После окончания кадетского корпуса и недолгой службы в лейб-гвардии Семеновского полка изучал философию и естественные науки в университетах Европы. Получил ученую степень доктора философии. Его стихи были опубликованы Н.А. Некрасовым в первом номере журнала «Современник» за 1860 г.

В 1888 г. вышли в свет три тома его географо-этнографических очерков «По Северу России», впоследствии переработанных в два тома «По северо-западу России» — результат путешествий, совершаемых в 1884–1888 гг. в свите великого князя Владимира Александровича, а в 1898 г. — шеститомное издание сочинений (три тома стихотворений и поэм и три тома беллетристики). С 1891 по 1902 гг. Константин Случевский был главным редактором газеты «Правительственный вестник», одновременно, будучи гофмейстером двора, исполнял обязанности члена Ученого комитета народного просвещения и члена Совета Министров Внутренних Дел.

Текст печатается по изданию:
Случевский К.К. По Северу России. СПб., 1888. Т. 2. С. 1–23.

Версия для печати