Альманах «Соловецкое море». № 5. 2006 г.

Алексей Лаушкин

6-е августа

Изо всех Соловецких островов Большой Заяцкий представляется мне самым безразличным ко времени. Или самым жадным до него — потребляющим его без остатка. «Большого» времени тут как бы нет — того, которым отмеряются века и тысячелетия. Шевелится море, наполняют ветер своими беспокойными криками чайки, бесследно уходят великие эпохи, лишь передвинув несколько валунов у кромки воды.

Зато «малое» время — время суток и сезонов — таково, что, кажется, его можно тронуть рукой. Остров упивается светом и цветом встающего из моря солнца, до глубины каменных россыпей переживает великие драмы закатов, а по ночам сливается с небом. Зимой он погружается в ледяной черно-белый сон, недолгим летом — живет потаенной жизнью аскета.

Почти целиком он покрыт вечнозеленым ковром вороники. Кое-где жмется к земле низкий можжевельник. Сквозь прорехи в ковре виднеются тяжелые спины валунов. Твердь словно еще не до конца заросла после третьего дня Творения.

Люди на острове бывают редко, но прозрачные березовые рощи увиты тропинками. Деревья едва поднимаются выше головы человека. В березняках хорошо. Что-то очень знакомое чудится в этих танцующих зарослях, знакомое, но уже давно хорошо забытое, забытое не мной, и даже не прадедом.

Не такие ль деревья были в Раю?..

С горки остров обозрим одним взглядом. Птичий план жизни отсюда кажется яснее. Остров посреди моря и посреди неба.

Петляя по тропинкам, дохожу до храма.

Он деревянный и старше Петербурга. Ветра высушили и просолили его стены. Открываю дверь (нет ни замка, ни щеколды). На меня тянет тонким теплым запахом. Внутри пусто. В алтаре, отделенном натянутой бечевой, стоит белый столик (на месте престола) и серая солдатская тумбочка (на месте жертвенника). Там, где был когда-то амвон, — банка с цветами (пижмой, тысячелистником, щавелем и колокольчиками). К изрезанной ножами бревенчатой стене приколоты бумажные иконки. Рядом — медный подсвечник, единственная церковная вещь. На нем горят пять свечей. Желтые отблески играют на ликах Спасителя и Его Матери и перемешиваются с бликами моря.

В храме был тюремный изолятор. Одно время в нем содержали беременных женщин-«залетчиц». Рожать их увозили на Анзер, на гору Голгофу, в другой изолятор.

Выхожу, нарезаю цветов, ставлю рядом с подсвечником. Цветы в храме — праздник. Свечи гашу. Оставить нельзя: дерево и ветер.

Эти открытые, недавно освященные, пустые соловецкие храмы производят на душу необъяснимое действие. «Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней!»

8-е августа

Ветер гудит снаружи. Волны бьются о камни. В окно сеет мелкий дождь. В такт порывам урчит печь. Свеча горит и освещает мне книгу. Я читаю «Историю русской философии» протоиерея Василия Зеньковского, лежа на нарах в каменном доме, выстроенном в XVI веке при святом Филиппе. По благословению святого Филиппа. Святой Филипп бывал в этом доме. Его помнят эти стены. Помнили бы, если бы умели помнить.

Филипп был боярином при государевом дворе, потом батраком у простого крестьянина, потом иноком на Соловках, потом игуменом, потом митрополитом в Москве, потом мучеником. Обличал Грозного царя и его опричнину, был сослан и задушен. Свой путь выбрал сам.

У каменного причала мается на волнах «Сомнение», наш парусный ял, мокрый снаружи и волглый изнутри. Причал вместе с валунной гаванью сложен был по указу святого Филиппа. Филипп был молитвенником, пастырем, философом, а еще инженером. Таланты даются Богом.

Остров сегодня многолюден. Нас шестеро. Ходим в гости друг к другу: из дома в сторожку и из сторожки в дом. Трава мокрая. Тропинка через лабиринты. Они выложены из небольших валунов и едва ли не в сотню раз старше дома. Монахи их не трогали, хотя и догадывались о их «поганском» происхождении. Ставили в центр больших лабиринтов деревянные кресты.

Пьем чай с вареньем, только что сваренным из поспевшей черники.

Между нашим островком и соловецким поселком — посеревшее, штормящее море. Ветер северный. Утром шли сюда, поставив один грот и качаясь на высоких волнах. Пришли и остались. При этом ветре пути с острова нет. Поморы говорили, что хождение под парусом учит смирению.

В церкви ветер особенно завывает, залетает в невидимые щели и играет пламенем свечи. Мысль очень сосредоточена и утекает к главному.

Дуй, ветер, дуй! Пока ты дуешь, нет нужды куда-то спешить.

На Соловках самые отвлеченные предметы становятся осязаемы и очевидны. Они переживаются с остротой физических ощущений и превращаются в аксиомы опыта. Это трудно объяснить.

Вот, из книги:

«Русский аскетизм восходит не к отвержению мира, не к презрению плоти, а совсем к другому — к тому яркому видению небесной правды и красоты, которое своим сиянием делает неотразимо ясной неправду, царящую в мире, и тем зовет нас к освобождению от плена миру. В основе аскетизма лежит не негативный, а положительный момент: он есть средство и путь к преображению и освящению мира».

17-е августа

Ясно, солнечно, даже жарко. Вновь ходил с капитаном Морозовым на Заяцкий остров — обоим захотелось в море.

В море на обветренном готическом лице глаза у него делаются ярко-синими. Соловецкие моряки считают его чудаком и не понимают увлечения парусами, но уважают морской и мужской корень его натуры.

В море — воля.

У Сенных луд, мелких островков на пути, плавают и летают чаячьи подростки (чабары). Размером они со взрослых птиц, но наряд у них еще детский — пестро-коричневый. Чайки носятся над водой, выслеживая селедок. За чайками гоняются поморники. Ловить рыбу поморники сами не любят и предпочитают отнимать ее у дальних родственниц. Чайки — белые. Поморники — черные.

Подплывают и рассматривают наш парус любопытные морские зайцы. Прямыми пунктирными курсами ходят туда-сюда белухи с детенышами, дельфины беломорские.

— Ну, — сокрушается капитан, — озверело Белое море.

Заяцкий сторож Сережа встретил нас на причале, напоил чаем, потом проводил и долго смотрел на медленно удаляющийся парус. Он живет на острове один.

Мне хочется хотя бы на полгода: печь, кровать, стол, стул, книги, море, небо и свой маленький остров. Мечта из разряда тех, которые никогда не должны осуществиться, чтобы не принести разочарование.

Преображение Господне (19-е августа)

В соборе беленые стены, пол убран папоротником. После строгой протяжной монастырской службы долго переливно играют колокола. Празднично. Солнечно. Ветрено. Море темно-синее с коричневыми пятнами на мелях.

В качестве экскурсовода Морозов везет паломников на Зайцы. Идем на моторной «доре». Море грозно горбится и валяет нас. «Машина» работает неровно, с утробным подвыванием.

Из-за сильного ветра хозяин судна не сразу рискнул выйти в море, продержав путешествующих час на монастырском причале. Его опасения встревожили их, и они начали читать акафист святому Николе Угоднику. На третьем кондаке шкипер показался из рубки:

— Ну что, пойдем? Или кто передумал?

Ветер ослаб, но зыбь еще играла нешуточная.

Тяжелое раскачивание лодки меж холодных волн, норовящих цапнуть ее за верх борта, напугало путников.

Чтобы не упасть, нужно за что-то крепко держаться. Женщины, жмурясь от соленого ветра и жгучего солнца, запели негромко «Богородице, Дево…».

За дорогу они успели пропеть «Богородицу» сто раз.

На небе — ни облачка.

— С благополучным прибытием! — дремавший всю дорогу Морозов выбрался на берег, приглашая обрадованных паломников за собой. Они ушли и один за другим скрылись в дверях храма, подныривая под низкий косяк.

Я на Зайчиках — четвертый раз в этом году.

Бросаю вещи у Сережи и быстро шагаю вдоль литорали. Прямо у моря — подберезовики. Шляпки белесые, лежат на залитом солнцем вороничном покрывале, их видно издалека. По еле заметной тропинке стелется вьюнок с фиолетовыми цветками. Волны разбиваются о камни и пенятся. Сверкают летящие брызги. На зеленом ковре — обглоданный скелет лисицы. Он вписывается в этот разумный аскетический мир, где все кажется чистым, почти что стерильным. Хожу по берегу и любуюсь на выбеленные обломки деревьев, собираю тугие свитки мореной бересты и думаю обо всем сразу.

А в душе нескончаемая, взволнованная и торжествующая песнь:

«Господи, Господи, Господи, слава Тебе!»...

Об авторе

Еще рассказы:
Через Кузова
На Соловки в 2000 году
Сон-страна (из летних путевых записей 2004 г.)

Версия для печати